Фото: Анна Артемьева — «Новая»

Ролевые спектакли современной российской Фемиды в рецензиях Лии Меджидовны Ахеджаковой.

— Когда вы пришли в Мосгорсуд на процесс по «болотному делу», вас что-нибудь удивило?

— Я второй раз в жизни была на суде. Первый раз — в Хамовническом, когда Ходорковского и Лебедева судили. Там свои потрясения у меня были. Я уже привыкла, что особо опасные преступники — либо такие, которые у себя лично нефть украли и налоги с этого не заплатили, либо те, кто ни в чем не виноват (их вырвали просто из толпы), — сидят в бронированной клетке. Около этой бронированной клетки стоят судебные приставы. Судебные приставы — это особые люди, иногда молодые, которые во все черное одеты, дубинка, электрошокер, черный берет, черные сапоги — ну космонавты, и им все можно. Они ходят между родителями, друзьями, которые сидят в зале, и не разрешают общаться с теми, кто сидит в клетке. Я попыталась руками помахать ребятам, подумала, что, может быть, им будет приятно, что знакомая артистка пришла, какую-то радость им доставить. И они все стали мне махать. И тут же передо мной вырос огромный, не скажу слово «амбал», иначе это же оскорбление…

— Нет, это не оскорбление.

— Нет? Амбал — не оскорбление? Огромный молодой амбал, весь в черном, и перекрыл мне эту клетку. Там же уже поженились некоторые, и жены сидят в зале. И они могут только смотреть друг на друга, хотя ничего не видно, очень толстое стекло. И если только какая-то из мам тихонько ручкой махнет — сразу встает государство в черном костюме с электрошокером и дубинкой. Я говорю: «Сынок, бл…, сколько тебе лет?» Он говорит: «Это не имеет значения». Я говорю: «Ты понимаешь, ты народную артистку перекрыл. Я тебе в бабушки гожусь, и ты, сволочь, встал между мной и ребятами, у тебя совесть есть?!» Он говорит: «Не положено». Не положено… Нельзя эту радость доставить тому, кто сидит в клетке. Как будто там звери какие-то сидят, которые перекусают, разнесут, заразят, уничтожат весь этот мир.

«Это маленькая страшная жестокость!»

— Но самое главное, что меня потрясло: перед началом заседания в Мосгорсуде была пресс-конференция, которую попросили провести родители этих мальчиков (они же все молоденькие, там только один Сергей Кривов постарше). Родители кроткие, они не возмущались, они за это время притерпелись, что все время будет насилие, несправедливость, неуважение, жестокость… И страшное доказательство силы власти, что ты никто, ты ничто!

Папа Савелова Артема, седой человек, нестарый, говорит, когда была жара жуткая (а они же 12 человек в одной клетке тогда были и без воздуха, нету кондиционера в этом зале), он ходил с вентилятором, умолял судью, что вот он принес удлинитель и вентилятор для ребят… Он дошел до высшей инстанции в этой судебной иерархии, ему нигде не разрешили ребятам поставить вентилятор. А их в 5 утра будят. Какой-то чаек, дальше их привозят. Они должны пообедать в перерыве, им дают сухую лапшу, ее нужно заварить кипяточком. А судья делает очень короткий перерыв. Я длинно рассказываю, но это страшно! Это маленькая страшная жестокость! Они не успевают эту вермишель сухую заварить, и они не могут пообедать. После суда развозят в автозаках по тюрьмам, они к 12 ночи только возвращаются и не успевают поесть. Два месяца не дают душ принять, потому что по четвергам суд. Страшные вещи родители рассказывали, оказывается, всем родителям с апреля не разрешают повидаться с детьми.

А Акименков, который ослеп… Он в темном автозаке, в темном «стакане», в темной камере, он окончательно потерял зрение. И когда нам на суде показывали видео «Минаев Live», то он пожаловался, этот мальчик Акименков, что он ничего не видит сквозь стекло, а ему показывают, он должен опознавать себя или не опознавать. Правда, там есть, кому опознавать. Человек, который никого из них не знает, но всех опознает, — это следователь Гуркин, который занимается ну просто художественными измышлениями. На нем такая вина!

(Отступление. «Этот следователь — это второй случай. А первый… Я видела великого провокатора, великого прокурора Лахтина.

— На процессе Ходорковского.

— Да! Очень плохой артист! Играет злобного подлеца, некомпетентного, но грубые краски очень, он слишком грубо играл. Это такая метафора правосудия, ну это ужас! И второй раз — вот этот Гуркин, один к одному, только помоложе, артист такой».)