Прочла у clear_text абсолютно гениальный пост. Денис, я фас опошаю, опошаль и пуду опошать. Как раз сегодня говорили с другом. Он знаменит тем, что за всю жизнь не испортил отношения ни с одним человеком. Это мистер Толерантность. Врач по первому образованию, хули. Чтобы он перестал общаться с человеком, надо быть конченным. Так вот, его терпению в Новый год пришел конец. Перед Новым годом он резко отдалился от одного моего знакомого, (хиба ж я не казала, - говнисто заметила я при этом). А после -- от второго. От обоих -- за дело. Один срал на голову долго. Другой -- один раз, но метко. И что они говнистые пассажиры, я говорила сразу. Я только на близком расстоянии не вижу. На среднем вижу все.
И, короче, тут уж и у него терпилка не выдержала. И вот я ему говорю: смотри, какое чистилище плохие люди прошли в этом году. Смотри, сколько хороших людей перестало подавать руки плохим. Давайте собираться хорошими, группироваться, давайте что-то противпоставлять гадам. И давайте отбор не по социальному успеху делать, а по человеческим качествам.
Ну, тут вот он мне и сказал слово в слово мысли Дениса Драгунского.
clear_text
теория массовой консолидации
ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ТРИ МАЛЯРШИ
Пьер говорит Наташе:
«Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между, собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто».
«Война и мир», Эпилог, часть первая, глава XVI.
Да нет, совсем не просто.
Плохие люди объединяются легко. В партии, движения и штурмовые отряды.
А у хороших – не получается.
А если получается, то они тут же становятся плохими.
Давным-давно у нас в квартире был ремонт. Работали три малярши. У них какая-то еще работа была, поэтому они работали когда втроем, когда вдвоем, а иногда и по одной.
Когда работала одна (любая! они разные были, и по возрасту, и по месту, откуда приехали) – она была просто ангел. Приготовить обед было моей заботой, но она сама заваривала чай, мыла посуду, говорила «спасибо» и «пожалуйста», покурить выходила на балкон.
Когда их было двое – так-сяк. Тарелки все-таки ставили в раковину. Иногда. Но уже не мыли.
А когда их было трое – это были настоящие хамки: грязную посуду оставляли на столе, пепел сбрасывали на пол, а окурки топили в недопитом чае. Даже речь у них менялась на громкую и напористую.
Лев Толстой, кажется, прекрасно понимал, что «соединение честных людей» – иллюзия, простительная разве что Пьеру Безухову.
Бунин пишет:
«Вспоминаю еще, как однажды я сказал ему (т.е. Льву Толстому), желая сказать приятное и даже слегка подольститься:
- Вот всюду возникают теперь эти общества трезвости…
Он сдвинул брови:
- Какие общества?
- Общества трезвости...
- То есть, это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться. А уж если собираться, то надо пить».
«Освобождение Толстого» Глава VI.
И, короче, тут уж и у него терпилка не выдержала. И вот я ему говорю: смотри, какое чистилище плохие люди прошли в этом году. Смотри, сколько хороших людей перестало подавать руки плохим. Давайте собираться хорошими, группироваться, давайте что-то противпоставлять гадам. И давайте отбор не по социальному успеху делать, а по человеческим качествам.
Ну, тут вот он мне и сказал слово в слово мысли Дениса Драгунского.
clear_text
теория массовой консолидации
ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ТРИ МАЛЯРШИ
Пьер говорит Наташе:
«Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между, собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто».
«Война и мир», Эпилог, часть первая, глава XVI.
Да нет, совсем не просто.
Плохие люди объединяются легко. В партии, движения и штурмовые отряды.
А у хороших – не получается.
А если получается, то они тут же становятся плохими.
Давным-давно у нас в квартире был ремонт. Работали три малярши. У них какая-то еще работа была, поэтому они работали когда втроем, когда вдвоем, а иногда и по одной.
Когда работала одна (любая! они разные были, и по возрасту, и по месту, откуда приехали) – она была просто ангел. Приготовить обед было моей заботой, но она сама заваривала чай, мыла посуду, говорила «спасибо» и «пожалуйста», покурить выходила на балкон.
Когда их было двое – так-сяк. Тарелки все-таки ставили в раковину. Иногда. Но уже не мыли.
А когда их было трое – это были настоящие хамки: грязную посуду оставляли на столе, пепел сбрасывали на пол, а окурки топили в недопитом чае. Даже речь у них менялась на громкую и напористую.
Лев Толстой, кажется, прекрасно понимал, что «соединение честных людей» – иллюзия, простительная разве что Пьеру Безухову.
Бунин пишет:
«Вспоминаю еще, как однажды я сказал ему (т.е. Льву Толстому), желая сказать приятное и даже слегка подольститься:
- Вот всюду возникают теперь эти общества трезвости…
Он сдвинул брови:
- Какие общества?
- Общества трезвости...
- То есть, это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться. А уж если собираться, то надо пить».
«Освобождение Толстого» Глава VI.